После начала полномасштабной войны в Украине российская академическая среда подверглась серьёзным трансформациям. Многие учёные оказались перед выбором: остаться — и столкнуться с ограничениями, самоцензурой и деградацией научной среды, или уехать — с надеждой продолжить работу в других странах. Вторая часть материала Дмитрия Дубровского посвящена именно тем, кто выбрал эмиграцию.
Почему уехать сложно
Уехать — значит не просто покинуть страну, но и попытаться вписаться в чужую академическую систему. На пути встаёт множество барьеров: от языкового до институционального. Даже при прямой угрозе репрессий многие не видят себя в зарубежной науке:
- слабое знание иностранных языков,
- узкая специализация, не востребованная за рубежом,
- низкая публикационная активность.
Сложнее всего приходится тем, кто работал вне центральных вузов — модернизация российской науки не затронула регионы в полной мере, и потому возможности выхода на международную арену были ограничены.
Кто уезжает и почему
Несмотря на стереотип, что эмигрируют в основном гуманитарии, многие уезжающие — это специалисты в естественных науках и медицине. Их мотивация, как отмечает Михаил Соколов, зачастую прагматична: в условиях санкций и изоляции российская наука теряет доступ к международному сотрудничеству, и продолжение карьеры становится невозможным.
По оценкам, после 2022 года Россию покинули от 2 500 до 9 000 учёных. Причём в международной базе ORCID российскую аффиляцию до сих пор указывают более 130 000 человек — что говорит о глубокой вшитости России в глобальное научное пространство.
География эмиграции
Чаще всего уезжают туда, где уже есть связи: Германия, Франция, США, Великобритания. Но выбор страны осложнён визовыми ограничениями: в Эстонии, Латвии, Чехии действует «визовый бан» для россиян. В других странах к мигрантам из РФ применяются дополнительные меры — особенно к выпускникам университетов из санкционных списков, вроде МФТИ или Сколково.
Программы поддержки
Существуют программы вроде Science at Risk или Scholars at Risk, но они в основном рассчитаны на «угрожаемых» — тех, кто сталкивается с политическими репрессиями. Остальные — то есть большинство — не попадают под их критерии. В результате большая часть уехавших оказывается в состоянии академического прекариата: временные контракты, отсутствие стабильности, невозможность долгосрочного планирования.
Инициативы «снизу»
В ответ на отсутствие устойчивых структур появляются независимые проекты: около 50 образовательных, исследовательских и поддерживающих сетей. Среди них — Свободный университет и другие, работающие чаще всего на русском языке.
Однако здесь возникает парадокс: русский язык вне России не является языком науки и образования, а в условиях войны даже воспринимается как «язык агрессора». Переход на английский, в свою очередь, грозит утратой российской идентичности и растворением в местной академической среде.
Возможные сценарии будущего
- Историческая модель: создание автономных «русских» академических структур — временных, неустойчивых, но сохраняющих идентичность.
- Сетевая модель: формирование неформальных инициатив — особенно в онлайне. Эта модель доказала устойчивость во время пандемии.
- Ассимиляционная модель: интеграция в зарубежные институты с утратой субъектности — наиболее вероятный сценарий в условиях отсутствия поддержки.
Эмиграция для многих российских учёных стала не героическим жестом, а вопросом выживания. Однако она породила новый феномен — академическое сообщество в изгнании, размытое, но живое. Сможет ли оно сохранить себя и стать мостом между прошлым и будущим — покажет время.
